Буря и натиск - Страница 38

– Твое счастье, – ответил Крот.

– Сядь! – Огрызок сомкнул свою лапищу на локте Козелка. Брехун опустил зад обратно, где был.

– Эй, послушайте… не, чего пишут, сбрендить можно, точно так… – Хилый вынырнул оттуда, где был все последнее время, и потряс газетой. Глазешки сверкали за стеклами очков. Хотя оправа была грязной, сами линзы ботаник держал чистехонькими. – Праздник какой-то! Я думал, что сочиняют, но так и есть!

– Откуда ты это дерьмо взял? – спросил Козелок, кивая на стопку газет. – Совсем вы, очкарики, без этого не можете, да? Тьфу!

– Мы, очкарики, любим информацию, – ответил Хилый.

– Вот же, етить твою мать! – отозвался Веник. – Вечно скажет, как в лужу пернет! Чего ты там любишь? Извращенец, что ли?

– Сам ты! Информация, сведения, данные, знания!

– Так бы и сказал! – буркнул Козелок.

– Именно так я и сказал.

– Ты по-эльфьи, что ли, читаешь? – удивился Огрызок.

– Алё! Я, по-моему, уже говорил! До войнушки я был отнюдь не чета вам, парни. Так что мне их писульки читать, как два пальца… Эти газеты были в шкафчике, в одной из пулеметных башенок. Самая свежая пятидневной давности, нечто вроде боевого листка. Называется «Вечный Свет».

– Вечное Дерьмо, – тут же переделал Козелок.

Крот перевернулся на своем спальнике на правый бок, подпер голову рукой.

Хилый пробежал глазами статью на первой полосе.

– Тут пишут о том, как войнушка идет, как эльфы побеждают, несмотря на ярость захватчиков и проклятых оккупантов…

– Ни хрена себе, – сказала Веник.

– Чистой воды пропаганда, – отозвался Хилый. – Вот тут… «…и тогда самый высокий из них, громадный головорез махнул рукой. Его подручные-мясники штыками погнали сбившихся в кучу детей и стариков к большому деревянному сараю. В жаркий день он выглядел еще более сухим и хрупким. Достаточно было одной-единственной спички, чтобы он вспыхнул. И гоблины это хорошо знали. Они гнали полсотни уже избитых и изнасилованных пленников ударами прикладов и уколами штык-ножей, хохотали над упавшими, пинали их ботинками и плевали на головы. Одну женщину схватили за прекрасные светлые волосы и подняли над землей, предложив выбор: либо она идет вместе со всеми, либо ею будут пользоваться все грязные звери в этой роте, называющие себя разумными существами. Она выбрала первое, чтобы сохранить честь. В ответ на мольбы не убивать хотя бы детей гоблины только хохотали и плевались. Один даже помочился на ползающего перед ним эльфа и велел ему уматывать к другим. Командир отдал приказ, и экзекуция началась. Какой невероятной жестокостью надо обладать, чтобы сделать такое? Разум не в состоянии вместить в себя этот ужас. Нам остается только плакать и проклинать изуверов, пришедших на нашу землю. Они явились сюда, чтобы грабить, убивать и насиловать, эти грязные звери, у которых нет в жизни ничего, кроме стремления уничтожать красоту, гармонию и добро. Кто вернет нам загубленные души наших соплеменников? Кто ответит за кровь невинных? В тот день никто не мог остановить злодейство. В тот день. Но однажды все изменится, и гоблинские палачи получат по заслугам…

Они закрыли сарай, подперли створки двери бревнами и позвали огнеметчиков. Оба не могли поверить, что командир мог отдать такой жестокий приказ, но им пришлось подчиниться под угрозой расправы. Главный садист из этой банды приказал поджечь сарай, что и было сделано… Взметнулось, ревя, высокое ослепительное пламя. Лизнули языки огнеметов сухое старое дерево, и затрещало оно, задрожало, отстреливая искры и пропитываясь смертоносным жаром. И тогда закричали согнанные в сарай пленники. Но гоблины только усмехались и поздравляли друг друга, делали ставки, как долго продержатся приговоренные. Нам неизвестно, кто из оккупантов победил, но зато мы знаем другое. Эльфы задыхались в дыму, мечась внутри полыхающего строения, бились в стены, пытались прорваться через окна. Кому это удавалось, горящим факелом бежал по высохшей траве. Гоблины закалывали беглецов ножами, потом отделяли головы, чтобы насадить их на заостренные колья…»

Хилого не прерывали. Он остановился сам, посчитав, что дальше читать смысла нет. В тишине с жужжанием вертелась возле висящей на столбе лампы муха.

Козелок, Веник и Огрызок забыли даже про свои кости – так и сидели с открытыми пастями. Никто из них не слышал ничего подобного, хотя в целом неплохо представлял себе, что такое эльфийская пропагандистская машина.

Ботаник прочитал статью в том самом тоне, каким она была написана, – напыщенно-слезливом, и проявил не только знание языков, но и артистические способности. Даже у Крота, которому один хмырь в тренировочном лагере уже зачитывал отрывки из эльфьих писулек, побежали мурашки по спине.

Хилый оглядел сквозь очки собратьев по оружию.

– Да это ж полное дерьмо, – сказал Веник. – Они там что, с нарезки на хер слетели?

– Пропаганда, – ответил Хилый.

Зеленые заворчали.

– Ну так всякое бывало – войнушка ведь…

– Не помню, чтобы кого-то там жгли, ни от кого не слышал…

– Ясень пень, бздят, куклячьи потроха.

– Хилый, они че, на полном серьезе?

Ботаник показал корешам газету, которую читал. На снимке рядом со статьей было изображение сгоревшего сарая и несколько мертвецов на переднем плане. Гоблины по очереди оценили «доказательство» и пришли к выводу, что это ничего не доказывает.

– Еще пишут, что мы делаем перчатки из эльфьей кожи и абажуры, – сказал Хилый.

– Что такое обажжур? – спросил Огрызок, выкатив глаза.

– Лампа такая… ну такая… – Веник пытался показать. – Тьфу!