Буря и натиск - Страница 93

– Абсолютно истинное замечание, – ответил Хилый. Горящий, ревнивый, по-настоящему ревнивый взгляд Крота не произвел на него никакого впечатления. – Сегодня, встретив доловаров, я имел возможность посмотреть на проблему с иного угла зрения. Это потрясающе. Тут есть над чем подумать.

– Смотри, башка лопнет, – предупредил Крот. – Кто же тогда будет водружать флаг над Главной Цитаделью?

– У нас в Армии сплошные герои, – ответил Хилый. – Всегда говорю: я всего лишь скромный боец. Правда, теперь скромный капрал, но сути это не меняет.

– Дурень ты скромный, – ответила эльфка, попросив у Крота фляжку с водой.

Хилый почесался, не стесняясь, что при «даме».

– Странная у нас миссия. И сержант, думаю, теперь не знает, какова ее цель.

– Цель та же, – бросил Крот.

– Та же, да не та. Кого мы раньше вели? Врага, да к тому же, как предполагается, опасное магическое оружие, секрет которого, кровь из носа, надо разгадать нашим квалифицированным чародеям. Мы и охраняли, и стерегли Этайн, понимая, как все это важно. А теперь чего? Кого охранять?

– Меня, – сказала эльфка. – Я ведь не бессмертная.

– Да, правда. Но все едино – идеологическую, так сказать, подоплеку наша миссия потеряла. Теперь ты вроде этих, доловаров… Не смотри на меня так, Морковка, извини, Этайн, но мне очень хочется спросить тебя: почему? Простой вопрос задать… Но ведь ты не ответишь…

– Скорее всего, нет, – отозвалась Этайн.

– Не ответишь… Подозреваю я, что не единого дня размышлений это результат. Не сиюминутного порыва. И не без помощи, пусть и невольной, со стороны…

– Не надо намеков, – огрызнулся Крот.

– А при чем здесь ты? Не дергайся. Я говорю о сегодняшней занятной экскурсии. Я краем уха слышал беседу между Гробовщиком и сержантом и полностью согласен с кудесником. Грани одного и того же явления. Не играющие ли среди гоблинов дети заставили тебя взглянуть на нас по-другому, Этайн?

– Будь добр, заткнись! Вот уж не думала, что среди вас встречаются такие брехуны! Раньше думала, что у вас одна извилина встречается на сто голов, а по части разговора и слова не вытянешь. Все по той же причине, потому что речь мозгов требует. Но поди ж ты – умник на умнике, говорун на говоруне. Я слышала, что молол ваш гобломант.

– И каково же мнение? – улыбнулся Хилый.

Этому хоть кол на башке теши, подумал Крот.

А ведь права Этайн. Говоруны да мыслители собрались. Точно специально командование подбирало их для экспедиции. Доживи Отвертка до сегодняшнего дня, и он, поди, дубина стоеросовая, начал бы рассуждать о высоких материях, как профессор.

– Никакого мнения, – ответила рыжая. – Во-первых, я не обязана отчитываться. А во-вторых… стал бы ты у тех доловаров спрашивать, за каким лешим они присягнули вашему королю Харкплюю?

– Пожалуй, – ответил Хилый.

– Ну так иди и спроси: вдруг ответят.

– Как хочешь, не говори.

– А чего ты радуешься-то? Я ж бывший враг, но тем не менее – чужачка. Я на вашей стороне, я стала такой, как все они, эти бравые рубаки. Я предательница, а ты прямо бросился со мной общаться!..

– Не все так просто.

– Просто. Проще не бывает. Я хочу сохранить свою шкуру. Нам говорили, что предатели переходят на сторону врага из трусости. Я всегда так думала.

– А теперь? – поинтересовался Хилый.

Крот поискал глазами в траве что-нибудь пригодное для метания. И бросил бы в болтуна, но ничего не нашлось. Божья коровка, ползущая по листику клевера, не годилась.

– Отвяжись! – фыркнула Этайн.

– Неправда, что дело в трусости, – сказал Хилый. – Вот Брагох Даолаг в своей книге «История войн» описывает случаи, похожие на твой. Некоторые примеры из истории поразительно совпадают с тем, что мы наблюдаем сейчас. Не думаю, чтобы ты боялась, Этайн. Ты могла бы держаться до самого конца, если бы захотела, до того момента, когда гобломанты и СМЕРШ посчитали бы, что тебя пора выбросить в ров… Уверен, ты бы не сломалась. Конечно, магия способна подавить и стереть в порошок любую волю, но вряд ли победа над тобой далась бы чародеям просто и легко.

– Ну-ну, ври дальше, – буркнула Этайн.

– Твое решение твердо и принято сознательно. Извини, обзывайся сколько угодно, но трусихой тебя не назовешь.

– Больно много ты в эльфах понимаешь!

– Да. Почему бы нет? Чтобы сделать тот шаг, который сделала ты и доловары, нужно обладать мужеством. Тот, кто делает этот выбор, лишается возможности вернуться. Он оторван от рода и приговорен к смерти заочно. Ему остается либо победить, либо умереть. Такой «предатель» сам ставит себя в самые невыгодные условия. Что, я совсем-совсем не прав?

– Не прав, – ответила Этайн. – Может, те кавалеристы и поставили себя в какие-то там условия и упиваются своей храбростью, но – не я. Мне дорога моя шкура. Встречи с гобломантами из вашего хваленого Корпуса мне все равно не избежать, но так у меня есть шанс выбраться из этого переплета живой. Я кое-что знаю, имею сведения, которые хочу сообщить. Сведения на войне – это товар. И я буду торговаться. Я выторгую для себя максимально комфортные, выгодные условия, Хилый, и не строй рожи, я достаточно их насмотрелась за последнюю неделю.

– Ух, какая сердитая! – сказал ботаник. – Так и вижу, как мы выходим из батальона и ведем бешеную рысь.

– А что твой Брагох Даолаг говорит о таких, как я? О трусах?

– Этайн…

– А потом… потом я приспособлюсь, – сказала эльфка. – Тебе ведь хочется знать мою подоплеку? Изволь. Я приспособлюсь. Уеду из Злоговара вместе с беженцами. Куда-нибудь, где на нас, остроухих, не смотрят как на париев. Хотя бы в Фаэдлин. Если, конечно, до них не дойдут слухи, что я предательница. Как получится. Вы вернете свой Великий Злоговар, а я – обрету новую жизнь. Я буду наблюдать, как моя родина, превращенная в пепел борцами за справедливость и свободу, возрождается. Вот только все, что я знаю и люблю, исчезнет. Но я иду на это, потому что стремлюсь сохранить свою шкуру в целости и сохранности. Выбрось свою кретинскую книжонку, тем более что она написана не гоблином, не эльфом. Что человек может понимать в нашей вражде?